Стая обложила замок с полчаса назад. Ни рычания, ни лая, ни визга. Подбегут, оглядятся, понюхают – и прочь. Торвен начал подумывать о том, что загадочный враг просто отвлекает внимание. По здравом размышлении он отбросил эту идею. Замок – квадрат на холме. Три его стороны стоят над обрывом – цирковой акробат не залезет, сорвется. Для пущей верности (и согласно боевому расписанию) на донжон отправлен наблюдатель. Предупредит, если что.
Раз – собака, два – собака...
– Ух ты!
Не собака! Луна вырвалась из-за туч, рассекла лучом-мечом подлый туман – и тень обрела фактуру. Морда узкая, уши острые, как у эльфа. Гребень вдоль спины, широченная грудь, хвост-веревка с львиной кисточкой. По бокам – темные пятна; по хребту – черная полоса...
Лунный меч спрятался в ножны. Тень крутнулась возле мраморного Ольгера, отбежала к прибрежным валунам, исчезла в тумане. Эрстед присвистнул, сеньор-сержант помянул дьяволову бабушку. Зануда помечтал об окулярах с толстыми стеклами.
Пора, пора...
– Читал о таких, – заявил Андерс. – По-моему, они водятся в Южной Африке. Гиена, или что-то вроде...
Тишину разорвал вой – тоскливый, долгий. Он оборвался на самой высокой ноте; начался вновь, еще громче. Твари выли, оглашая даль Эресунна дикой жалобой на несовершенство мира.
– Прикажете пальнуть, гере кастелян? – сеньор-сержант достал огниво. – Как есть, надоели заброды!
Эрстед стоял у края стены, глядел вниз, в кисельную мглу.
– Не надо. Стрелять по животным за то, что бегают возле замка? Это редкий вид, за него в Королевском обществе нам в ножки поклонятся. Торвен, в замке есть сеть?
– Внимание!
Белесый занавес лопнул, пропуская очередного любителя музеев. Две руки, две ноги – человек. Ноги узоры пишут, а руки помогают. Курс бейдевинд, меняя галсы, жутким зигзагом – от берега к замку. Недаром одет, как моряк. Бушлат – шведский bussa rong на теплой подкладке; рыбацкая шляпа-дождевик, бахилы с высокими голенищами.
Первый, за ним – второй; третий...
И опять – ни соленого словца, ни шума, ни вздоха. Лиц не разглядеть – укрылись под широкими полями шляп. Добрели морячки до Эльсинора, постояли, свесив ручищи-плети; без звука повернули в обратный путь.
«Пьяницы?» – чуть не вырвалось у Зануды.
Шатаясь, троица ковыляла к пристани. Теперь они двигались чуть быстрее, словно их ждал не холодный, мокрый причал, а таверна дядюшки Свена – фасолевый суп со шпиком, окорок да стаканчик джина. Но далеко не ушли – дружные тени метнулись наперерез. Миг – и компания молчунов прежним зигзагом направилась к замку.
Овчарки подгоняли стадо: слева, справа, сзади.
– Эй! – не выдержал Эрстед, высовываясь из-за стенного зубца.
Щелк! – бодро ответила пуля, срикошетив о кирпич.
Полковник отскочил, прижимая руку к щеке. Стрелок-невидимка промахнулся, но острая крошка, отлетев от камня, догнала жертву. Стреляли из пистолета – длинноствольного, похоже, дуэльного. Французский «Гастинн-Ренетт»?
Зубастый приятель! Да-да, ты, с зонтиком!
Где прячешься?
– Ах ты, образина шведская! – возопил Ольсен. – Пулять, значит?!
Ба-ба-бах! – разделила его возмущение аркебуза.
Идущий впереди моряк рухнул навзничь – пуля угодила в грудь.
– А вот так! – наставительно резюмировал сеньор-сержант.
Торвен стрелять не спешил, храня заряд на крайний случай. Он не сомневался – крайних случаев этой ночью будет с избытком. Слишком просто все складывалось. Радовала лишь наступившая ясность: стреляют – значит, бой.
И южноафриканских гиен ловить не надо.
Сеньор-сержант с ворчанием перезаряжал аркебузу. Эрстед держал оружие наготове, не сводя глаз с приближающегося врага. Зануда же смотрел не на идущих – на лежащего. На бушлате – темное пятно, широко разбросаны ноги в бахилах; руки застыли, закоченели... Нет, шевелятся. Руки – левая, правая. Ага, вот и ноги ожили.
Застреленный встал и пошел – галсами, против ветра.
– Ах, злыдень! – сторож плюнул в сердцах, отставил в сторону аркебузу, застучал подметками по ступеням. – Ужо я тебя, паскудника...
Бах! – подбодрил старика пистолет Эрстеда.
Полковник тоже сделал свои выводы. Пуля угодила не в человека – в тень-пастушку. Раздался отчаянный визг. Тварь отскочила в сторону, завертелась на месте, ловя собственный хвост. Вскоре она снова двинулась к воротам, но уже по широкой дуге.
– Ишь, каверзы строят, шведы проклятые!..
Сеньор-сержант вернулся – и не один. С ним была подружка – огромная, выше Ольсена, с примкнутым штыком-багинетом. Торвен прищурился, всматриваясь. Знаем мы вас, фрекен. Русская фузея из пятого зала. Не драгунская, не пехотная – «великанская», 1716 года. Вильгельм Прусский заказал у царя Питера отряд гвардейцев – чтоб не ниже семи футов росту. Перешерстили Россию сверху донизу, нашли полусотню гигантов – их и вооружили «великаншами», изготовленными на оружейных заводах Тулы.
Слабонервных посетителей фузея вводила в ступор: «О-о! Эти русские медведи!..»
Бу-у-ух!
Отдача чуть не сбила славного ветерана с ног. Хорошо еще, что Ольсен удачно примостил фузею на стене. И вновь – попадание, на этот раз в живот бродячему матросику. Упал, бедолага. Замер, напомнив застреленного на дуэли Галуа. Содрогнулся. Встал с развороченным брюхом.
Пошел...
– Ты, старый крот? Как скор ты под землей! – не удержавшись, процитировал Зануда. Ночной кошмар настроил его на философский лад. – Полковник, что там дальше?
– О день и ночь! – мрачней тучи, подхватил Эрстед. – Вот это чудеса!
– Мятежный дух! А дальше, господа, себя с любовью вам препоручаю...
«Стадо» сгрудилось у ворот. Тени торопили, подталкивали мордами. Неуязвимые морячки топтались на месте, затем, не сговариваясь, ударили кулаками в створки. Потревоженное, загудело железо.