Алюмен. Книга первая. Механизм Времени - Страница 101


К оглавлению

101

– Уже.

Я глянул наверх, где под древними сводами сгущался вечерний сумрак. Еще недавно там висели люстры – огромные, тонкого литья. Они исчезли – вместе с цветными витражами, коллекциями рыцарских доспехов, картинами и скульптурами.

– Уже разъяснила, и очень наглядно. Ваши сапожники и скупщики краденого вынесли и продали все, вплоть до дверных ручек и паркета. Здесь был музей, один из лучших во Франции. Вы его уничтожили, а взамен построили курятник. Если он и может напугать, так лишь отсутствием вкуса.

Я ждал, что член трибунала возмутится. Нет, он не стал спорить.

– Значит, мы вас хоть этим, а напугали. Отрадно, гражданин маркиз. Кстати, если вы – ценитель старины... Что написано на Часовой башне?

Удивить меня он точно сумел. Написано? На башне Консьержери по велению Карла V установлены часы, отсюда и название. Две аллегорические фигуры по бокам, лазурный циферблат украшен золотыми лилиями...

Надпись!

– Латынь, насколько я помню. «Механизм Времени, делящий его на равные части...» Дальше забыл, извините.

– «Равные и справедливые части...» – без улыбки поправил комиссар. – И еще: «...споспешествует охранять Правосудие и защищать Законы». Теперь Механизм Времени в наших руках, гражданин маркиз. Мы вершим наше Правосудие, защищая наши Законы. А вы скоро обратитесь в прах, место которому не в музее, а на свалке. Надеюсь, «национальная бритва» придется вам по вкусу... Уведите!

– В общую? – лениво откликнулся один из санкюлотов .

– Ни в коем случае. На «чердак», во вторую.

– К тронутым? – уточнил второй стражник. – К колдунам?

Комиссар кивнул и внезапно усмехнулся:

– Если Консьержери – курятник, то мы отправим «аристо» на насест. Хоть покудахчет напоследок.

Приклад толкнул в спину, лишая возможности поставить точку в разговоре...»


Огюст Шевалье устало закрыл глаза.

Читать было трудно, несмотря на разборчивый почерк драматурга-кулинара. Что-то мешало, не давая углубиться в текст. Не к месту вспомнилась «банкетная дефенестрация». Этим мудреным словечком, обозначающим процесс выбрасывания из окна, насмешники-репортеры назвали героический прыжок Александра Дюма в открытое окошко банкетного зала. Случилось это как раз после того, как Эварист Галуа произнес памятный тост за Короля-Гражданина. Увидев в руке парня кинжал, великий повар сразу сообразил: в зале запахло репчатым луком. И покинул общество – экстравагантным, зато надежным способом.

К счастью для французской сцены, банкет проходил на первом этаже.

Со страницами рукописи вышла неувязка. Вслед за прочитанной, на которой стояла карандашная пометка «21», сразу шла 24-я. Огюст подумал, что надо обязательно пересказать историю блудного маркиза Бриджит. Она поймет, поможет... Тысяча чертей! Что за дело баронессе Вальдек-Эрмоли до тайн прошлого?

Почему он вообще о ней вспомнил?


...

«– ...мне, право, неудобно господа, – растерялся я. – В такой славной компании поневоле чувствуешь себя самозванцем. Увы, я не чернокнижник, не оборотень... Я даже не вампир. Всего лишь заговорщик, мятежник и шпион пяти иностранных разведок. Простите великодушно!

– Полно! – Филон ободряюще улыбнулся. – Все мы начинали с малого, дорогой маркиз. Меня арестовали, как подозрительного иностранца и друга Лафайета. Но вскоре Трибунал установил, что перед ним – алхимик-фальшивомонетчик. Обвинение в некромантии меня окончательно вознесло – и в собственных глазах, и в эту милую каморку. Граждане тюремщики называют ее вульгарным словом «чердак». Но мы демократическим голосованием переименовали наш приют в «Тысячу и одну ночь».

Алхимик-фальшивомонетчик широко развел руками, словно предлагая разделить его восторг. Ничего нового мне заметить не удалось, кроме ускользнувшей вначале детали – одна из стен оказалась изрезана кривыми черточками. Их было много – ряды наползали на ряды, уходя к потолку.

– Наш календарь, – не без гордости пояснил Филон. – Сегодняшняя ночь – 587-я. Запомните это, дорогой маркиз, поскольку в любой момент вы можете оказаться старожилом с наибольшим стажем. Запомните – и расскажите следующим. Итак, «Тысяча и одна ночь». Те, что придумали название, справедливо решили не предаваться унынию, но провести время с пользой, рассказывая друг другу истории – забавные, поучительные и, само собой, совершенно невероятные. Итак, нам пора начинать дозволенные речи. Сегодня – моя очередь. Если никто не возражает...

– Погодите! – взмолился я. – Глубокоуважаемый Филон! Господа! Уделите еще минуту новичку и растолкуйте наконец, что за чертовщина здесь творится? С гражданами санкюлотами я сражаюсь больше года, навидался всякого. Атеисты, богохульники, материалисты, прости господи; вольтерьянцы и руссоисты. Кровь Христова! Эта публика даже в приметы не верит. Зачем им собирать в Консьержери столь уважаемое общество? Алхимик – ладно, но прочее? Вампиры, оборотни, чуть ли не призраки? Что за странность?

Ответом мне был смех. Высокий жантильом с седой, стриженной ежиком головой (как я успел запомнить – вампир, пьющий трудовую кровь) встал с лежака, улыбнулся.

– Мы тоже поначалу удивлялись, маркиз. Прежде чем быть записанным в кровопийцы, я честно прослужил двадцать лет в статистическом ведомстве. Политикой, равно как мистикой, не интересовался. Однако в любом безумии имеется своя логика. Дело вот в чем...

Я сел поудобнее, приготовившись слушать исповедь гражданина вампира...»


Шевалье не без сожаления отложил лист в сторону. Он и сам хотел бы узнать секрет камеры «Тысяча и одна ночь». Увы, следующая страница имела номер «28». Оставалась надежда на другой, не менее таинственный чердак, где, если верить Дюма, спрятана рукопись. Чердак в большом доходном доме – и «чердак» в Консьержери. Совпадение развеселило Огюста. Ему захотелось поделиться этим с Бриджит. Пусть рассмеется, что-нибудь скажет в ответ. Ему больше ничего и не требуется – только поговорить с ней, увидеть ее лицо, услышать голос.

101